1990. Зимний рейс в Атлантику

1990 г. Мурманский Морской Биологический Институт Кольского филиала АН СССР.

Институт мурманский, но расположен не в городе, а в 200 км восточнее, в пос. Дальние Зеленцы, на восточном Мурмане.

Институт морской, имеет 2 судна для морских экспедиций.

Но я заведую лабораторией биологии лососевых рыб, в морских рейсах нам исследовать нечего, так что корабли науки моя лаборатория использует лишь как транспортные, мы с них высаживаем экспедиции на далекие берега в устья лососевых рек и на арктические острова.

ПОДГОТОВКА

Пришел я в лабораторию, собрал ребят и говорю:

Так появился план рейса: выход в море, через 15 дней заход в Рейкьявик,  еще через 15  — Роттердам и еще через 15 — Мурманск.

Осталось решить, чем мы эти 45 дней заниматься будем. Я придумал, что мы будем изучать морской период жизни атлантического лосося, то есть пытаться ловить эту рыбу на ярус в открытом море. А лабораторный гидролог обосновал необходимость выполнения нескольких океанологических разрезов в последней трети рейса. Рейс этот мы назвали сдвоенным «первым и последним».

Доложил я это на Ученом совете и рейс был единогласно одобрен. Документы пошли в Москву на оформление, согласование заходов и прочую бюрократию, а мы начали готовиться.

Профессиональная подготовка заключалась в том, что я нашел в рыбодобывающем флоте  тралмейстера, который умел  работать с ярусом и согласился пойти с нами. Дальше уже были его  заботы.

А мы готовились к заходам в загранпорты. Из 9 сотрудников лаборатории в рейс решили пойти пятеро, 2 женщины и 3 мужчины. Мы начали совершенствовать свой английский, но главной заботой стало создание создание базы данных эталонов размеров одежды наших родственников.

Времена были перестроечные, поэтому визы для загранрейса мы получили без проблем. Выход за границу оформляли через Мурманский порт. В первых числах ноября мы приехали в Мурманск и поселились на судне «Дальние Зеленцы».

Разместили нас по-одному, кают хватало, и только дамы, для их же спокойствия получили каюту на двоих. У меня, как начальнику экспедиции (рейса) в надстройке была большая каюта с гальюном, холодильником, шкафами, рабочим столом.  Такая же каюта была и у капитана через переборку. За другой переборкой в маленькой каюте где была только раковина, расположился Юра, мой зам. Остальные соплаватели обитали на главной палубе.

Наш корабль науки так и проектировался, как специализированное экспедиционное судно среднего тоннажа, но именно наш экземпляр по каким-то причинам оказался гораздо менее остойчивым, чем другие суда этого проекта. А в надстройке качка ощущалась гораздо сильнее, чем на  главной палубе. Но в каютах главной палубы сильнее ощущалась работа двигателя, запахи от машины, камбуза и гальюна.

Разместились, огляделись и поняли, что до ноябрьских праздников никто в море не собирается. Осталось найти крайнего, виноватого в задержке рейса.

Так мы препирались пару дней, но потом выяснилось, что дирекция института неправильно оформила мой паспорт моряка и рейс, ко всеобщему удовольствию, сдвинули на 10 ноября.

Мы вернулись в Зеленцы и я украсил праздничный стол палкой твердокопченной колбасы, которую получил в представительском пайке  как начальник рейса. А водку пришлось придержать. Мы неосмотрительно отложили закупку этого сувенира на последний момент, а в октябре на талоны нам выдали не русскую, а вьетнамскую водку. Две бутылки русской из пайка взял в рейс для самых важных подарков.

10 ноября 1990 г. НИС «Дальние Зеленцы» вышло в море. Вышло после праздников. «Матросов своих, наименее пьяных, я ставлю на вахту, стоять на ногах». Это Визбор и про нас написал. Ну, не впервой. Вышли-то мы с большой задержкой, а заход в Исландию никто не перенес — хлопотно. Вот и взяли мы сразу курс на Рейкьявик. Но погода внесла свои коррективы. Штормило так, что судно не могло держать курс. Приходилось держать нос по волне и не подставлять борт.

«Наука» в такой ситуации оказалась впервые, поэтому в свободное от укачивание время занималась изысканиями методов борьбы с потертостями организма от постоянного перемещения качкой  по койке. Одна школа предпочитала лежать голышом, другая — в тренировочных костюмах.

А на мостике ситуацию оценивали гораздо серьезней и всякие нехорошие сценарии обсуждали при мне не для того, чтобы меня напугать, как я сперва думал, а всерьез.

Но наконец судоводители нашли просвет в погоде и мы зашли в Рейкьявик.

Выдали нам очень яркие и красивые исландские кроны. Но только науке. Экипаж их даже брать не стал — не на что тут тратить. Многие даже не сошли с судна, но несколько человек взяли инструменты и пошли на автомобильную свалку за  деталями от Жигулей. В Исландии, с ее влажным морским воздухом, автомобильные корпуса ржавели за год-два, поэтому исландцы покупали дешевые Жигули. На свалку они попадали ржавыми, но с еще хорошими двигателями, их-то советские моряки разбирали на запчасти, которые потом продавали.

А мы, по совету бывалых (нам еще в Зеленцах велели взять купальники), пошли в бассейн. Конец ноября, темно, +2, падает мокрый снег, а мы, дрожа от холода,  идем себе над парящей чашей открытого бассейна. Залезли в воду, а она теплая, с геотермальным подогревом. Поплавали, полезли на водные горки, где кроме нас только детишки были. А солидные люди, если не плавали по дорожкам, то сидели в каких-то кастрюльках с кипящей водой. Так я впервые увидел джакузи. Их был целый набор — от приятно теплых  и до невыносимо горячих. Все за счет геотермальной воды. Ушли последними.

На следующий день за нами заехал Йон, наш исландский коллега, которого мы незадолго до этого принимали у себя в поселке. Он, кроме науки, подрабатывал туристическим бизнесом, у него был микроавтобус. И повез он нас на экскурсию по городу и на встречу с коллегами. Время, конечно, было уже либеральное, но я все же предложил капитану поехать с нами. Он поручил нас старпому. Вот и хорошо, по-английски тот практически не говорил, но подтвердить, что мы не уронили честь советского моряка при необходимости смог бы.

Город оказался очень чистым, в нем же не жгли топливо, все дома грела геотермальная вода. Заехали в биологический институт, поговорили на научные темы. Исландцам было интересно поглядеть на российских коллег. Научная программа нашего рейса их очень удивила:  морской лов лосося в экономической зоне Исландии, а это 200 миль, категорически запрещен. Даже своим ученым они не разрешают. Но это нам уже сообщили по радио в самом начале рейса.

А меня удивила организация любительского лова лососей. Все желающие объединены в клубы рыбаков и знают когда и где они будут иметь право ловить лосося в ближайшие 50 лет, чередуя участки разной степени привлекательности. Такая вот уверенность в завтрашнем дне. Стыдясь, мы подарили ребятам вьетнамскую водку, но их такая экзотика даже развлекла.
А нас очень растрогала их жалобы на то, как тяжело жить в стране, где всех все знают и помнят неблаговидные поступки тебя и трех поколений твоих предков. У них в стране 250 тысяч жителей, а у нас в Дальних Зеленцах меньше тысячи. Правда, они там живут веками, а у нас максимум второе поколение.

В рамках профессиональной экскурсии Йон привел нас в большой продовольственный магазин, где нам в подвале нарезали кусочки копченого арктического гольца. Оказалось, что это очень специфический вариант — рыбу закоптили на соломе из кошар, где зимовали овцы. В старые времена, когда с пряностями было плохо, экскременты овец вносили хоть какое-то вкусовое разнообразие.

Побывали мы и дома у Йона. Познакомились с женой, детьми и собаками. По советской интеллигентской привычке отказались от предложения пообедать у них и поехали гулять дальше. Привез нас Йон в огромный торговый центр, то, что мы теперь называем «мол», где были не только магазины, но и кафе, аттракционы  и просто приятные места чтобы погулять и посидеть. Как рассказал Йон, при их поганой погоде это очень популярное место для семейных прогулок. Этот мол был одним из первых в Европе. И «Хард-кафе», где он нас накормил гамбургером с картошкой-фри, тоже было одним из первых в мире ресторанов этой сети. Интерьер произвел на меня большее впечатление, чем котлета.

На следующий день Йон повез нас на рыбоводное хозяйство, которое было в нескольких часах от столицы. Мы увидели непарадную страну. Редкие хутора, незаасфальтированные дороги «Мы любим наших лошадок, а асфальт вредит их копытам». Поняли, наконец, зачем на приборной доске минибуса находится авиагоризонт — продольный и поперечный крен машины в некоторых местах приближался к критическому.

Приехали на обыкновенный (то есть не экспериментальный) завод по выращиванию молоди атлантического лосося в небольшой деревушке. Это был первый заграничный завод, который я увидел. В то время я был одним из ведущих специалистов СССР по заводскому воспроизводству атлантического лосося, много знал про зарубежный опыт, но чисто теоретически. А тут многое увидел своими глазами и пощупал своими руками. Почувствовал себя персонажем анекдота:

Так что покидал я их в некоторой профессиональной депрессии, но с большим мешком подарков — образцов серийного оборудования и рекламы.

По дороге посмотрели на ледники, гейзеры, пригородный дворец президента. Поскольку госпожа Вигдис Финнбогадоуттир в это время находилась не там, а в Альтинге (парламенте Исландии), то мы совершенно свободно въехали внутрь усадьбы и объехали здание. Но когда она находится в доме, то просто так к ней не пройти.

Сам Альтинг мы посетили накануне. В нем всего 63 парламентария (в советском посольстве 300 человек, — ехидно сказал нам исландский коллега. — Делать им нечего, поэтому они следят друг за другом). Йон открыл нам боковую дверь в здании и привел  на гостевую галерею, не встретив по пути никакой охраны. Я с удивлением обнаружил, что в зале всего 3 человека: оратор, председатель и стенографистка.

Позже такую же ситуацию я наблюдал с гостевой трибуны Кнессета (парламента Израиля).

На следующий день мы вышли в море. Я стал разбирать профессиональные подарки, где среди прочего нашел рекламный альбом фирмы по производству гранулированных кормов для лососей с реальными образцами гранул, их назначением и главное, подробным химическим составом.

После чего сказал уставшему после двухдневного отдыха капитану, что научный отчет экспедиции обеспечен (об этом в конце), так что его главная задача теперь — обеспечить безопасность судна. И мы пошли на Роттердам.

Но надо было где-то провести 2 недели. Ставить ярус, даже когда мы вышли из экономической зоны Исландии, было бессмысленно — шансов поймать рыбу была нулевой, а вот потерять снасть — очень высокой. Да и штормило все время. Так что мы спали, ели (да, уже прикачались и аппетит появился, но полиэтиленовые пакеты в карманах держали на всякий случай) и трепались. Треп проходил в одной из лабораторий под чай. Команда была нами очень довольна: — Вы хоть не делаете вид, что работаете, как другие, а сами не напрягаетесь и нас не напрягаете.

А еще я мыл девок. «Мытье девок» являлось святой обязанностью начальника экспедиции. Душ для команды был тесным, грязным и вода в него подавалась не каждый день. Но у капитана и начальника экспедиции в каютах были свои  души и право на горячую воду в любое время и в любом количестве. Поначалу я стеснялся этой привилегии, но в первые же дни ежедневно слышал через переборку «Машина, горячую воду в каюту капитана» и стал заказывать себе, своим дамам и ребятам.

Прогноз погоды не радовал, кэп решил, что  будем отстаиваться у островов. И пошли к Фарерам, потом к Шетландским, потом к Оркнейским островам. Находили там место потише и ложились в дрейф. Но нас быстро выгоняли. Сначала над нами совершали облеты самолеты, потом подходила береговая охрана и негостепреимно интересовалась нашими планами. Дело в том, что наш корабль науки своим силуэтом и антеннами сильно смахивал на шпионский. Приходилось идти дальше.

Так мы дошли до Северного моря. Посмотрели на меловые скалы Британии и пошли на заход. Устроили ранний обед и пошли в город. Пошли все вместе, впятером. Правила уже не требовали от советских моряков ходить тройками, где старший — кто-то из комсостава. Но нам самим так было спокойнее. Ну, сейчас многие уже по себе знают, какие ощущения бывают у советского человека, впервые попавшего за границу с ограниченной суммой денег.

Глазели по сторонам, рассматривали витрины, заглядывали в окна квартир, которые у голландцев  без занавесок. А потом попали в турецкий квартал, где все окна были наглухо зашторены. В тамошнем магазине мы увидали килограммовые пачки турецкого чая. Это был  почти единственный вид чая, который в то время можно было купить в российских городах. Ходили слухи, что он радиоактивный после Чернобыля и поэтому сами турки его не пьют и на Запад не продают. Ну вот, оказалось, что пьют сами.

В продуктовых магазинах меня поразило не разнообразие колбас и сыров, а чистота мяса. Ослепительно-белые кости, отмытые ножки на холодец.

Потом мы поняли, что заблудились. И спросить было не у кого. Прохожих было мало, в основном такие же иностранцы. Ближе к вечеру на улицах появились голландцы. Они вышли на оздоровительный бег. И тут мы увидели гримасу западного индивидуализма.  Наши попытки остановить бегуна и спросить дорогу просто игнорировались. Методом проб и ошибок  поняли, что спрашивать надо только тех, кто подпрыгивает на месте в ожидании зеленого светофора. Усталые и голодные добрались до корабля, где получили втык от капитана за опоздание.

Экипаж получил гульдены, но многие не сошли на берег. К ним пришли торговые агенты — шипчандлеры,  которые брали заказы и приносили заказанное прямо в каюты. Они говорили по-русски (поляки или эмигранты), и товары у них были дешевле, поскольку продавались tax free. Это плюс, а минус в том, что открыть и посмотреть покупки можно было только на отходе, после прохождения таможни, и жуликоватые  шипчандлеры подсовывали половинки джинсов, открытые бутылки разбавленного алкоголя и пр.

На следующий день трое, осмелев, пошли гулять по-одиночке, а Дания пошла со мной, ведь мы оба направлялись на вещевой рынок. Если бы она знала, что ее ждет…

Я хотел взглянуть на сексшоп. В команде никто не знал, где они расположены. Шипчандлеры сказали, что есть, но далеко. Тот берег реки Ньиве-Маас, где мы пришвартовались, был местом самых дешевых причалов, им пользовались русские и китайцы, поэтому вокруг были магазины более востребованных бедными моряками товаров. Нищим  не до игрушек. Но направление дали.

Вывеску я увидел  издали и коварно отвлекая Данию разговорами подвел вплотную к витрине. Для нее это был шок. Вполне современная женщина с биологическим образованием, замужем не первый год, но воспитанная в Казани в татарской семье, а тут такое непотребство. С трудом уговорил ее зайти внутрь и осмотреться, а потом всю дорогу до рынка объяснял, что это и есть забота о человеке, конкретно об одинокой  женщине, поскольку мужики, в силу особенностей строения, могут обходится без подобных приспособлений.

Рынок поразил обилием продаваемых цветов (уже декабрь настал, но температура воздуха была выше 0), свежих экзотических фруктов и неевропейских лиц. Ведь Нидерланды были великой колониальной империей, да и сейчас сохраняют заморские территории.

И очень удивил ассортимент промтоваров —  в основном та же турецкая и китайская дешевка, что продавалась тогда на вещевых рынках России.

Это был последний день нашей стоянки и надо было дотратить последние гульдены. Ввозить их в СССР было незаконно и бессмысленно.  Экипаж мог вернуть валюту и получить ее в следующем рейсе, но у нас такой перспективы не было. По 1 гульдену, мы, скрепя сердце, потратили на туалет в торговом центре.

И тут мы с Данией увидели в витрине тампоны TAMPAX. До этого мы знали их только по ТВ-рекламе. Цена нас устроила, но оказалось, что у этих изделий было несколько размеров. Но что именно промерялось? Явно не анатомические размеры места приложения. Но что? Нам  дали  в руки упаковки, но на них не было английского текста. Голландский, французский, немецкий. Выделив в этих текстах отдельные знакомые слова и посмотрев на картинки, поняли, что градация идет по интенсивности кровотечения. Разобрались и купили. Но последние полтора гульдена взяли лакричных конфет, редкостная гадость.

Утром стали готовиться к отходу. Пришел таможенник и разрешил открыть те наши покупки, которые были беспошлинными. Оказалось, что блок питания, который я купил, не подходил к купленному в другом месте плееру. Таможенник разрешил сходить и поменять.

А потом пришел инспектор порта и по метеоусловиям запретил нам выход в море. Он сказал, что место нашему судну в музее мореходства, а не в штормовом море. Остались до улучшения, прогнозировавшегося на следующий день. На берег никто не сошел, деньги кончились, да и устали. Научная группа пила чай, команда — что и пила.
И тут меня зовет вахтенный. У трапа стоит мужик и что-то по-английски лопочет. Оказалась — евангелический проповедник просит разрешения поговорить об Иисусе Христе. Капитан разрешил и группа советских ученых несколько часов противостояла оголтелой религиозной пропаганде. Какое-никакое, а  развлечение. В конце он предложил нам религиозную литературу на русском языке. Я попросил детскую библию, видел у мурманских спекулянтов задорого, у него не было с собой, но он взял адрес и таки прислал очень красивое издание.

Отошли от берега мы ночью. Утром уже изрядно качало, поэтому многие не пришли на завтрак, в чем потом раскаялись. На столах лежали голландские ветчина, сыр и баночки с йогуртом. На завтрак следующего дня пришли все, но дали вареные яйца и булку с маслом. Может тоже голландские, но уже не так интересно. Оказалось, что при заходе в загранпорт валюта выделялась не только на карманные расходы экипажа, но и на пополнение запасов свежей провизии.

Соням повезло хотя бы в том, что йогурты выдавали персонально, по 2 банки на человека. Все 10 йогуртов научной группы оказались у меня в холодильнике — каждый решил сберечь свои для угощения родственников, ведь о йогуртах с кусочками фруктов многие даже и не слышали. А я еще получил 10 банок пива на представительские цели. По одной отдал ребятам на сувениры, остальные пошли  на эти самые цели, но не тогда и не там.

Мы должны были продержаться еще 13 суток до возвращения в Мурманск. В эти дни окончательно исчез барьер, разделявший команду и научную группу. Все показывали и дружно обсуждали свои покупки. Мои ребята скисли, ведь моряки купили дорогие вещи — видики, кухонные комбайны, дорогую одежду. А мы —  дешевую мелочь. Пришлось напомнить, что экипаж отоваривается заграницей не первый раз, а регулярно, несколько раз в год, и в основном для последующей перепродажи,  мы же — в первый и последний раз, а подарки нужны всем родственникам.

Напомнили капитану про планировавшиеся гидрологические разрезы поперек курса, но он сказал: «Ребята, забудьте. Посмотрите на погоду. Но главное — механики купили в Голландии 4х литровые канистры спирта, а какая-то сука сказала им, что мурманская таможня возьмет за спирт огромную пошлину. Поэтому они второй день этот спирт пьют. Так что руль прямо, машина — ровно, курс норд и никаких поворотов».
Так и добрались до мыса Нордкап, самой северной точки Европы  и повернули в Баренцево море. Дошли до острова Кильдин у входа в Кольский залив и укрылись под ним от ветра.

В принципе мы имели право вернуться из рейса раньше, чем планировалось. Все упиралось в валюту. Получили ее из расчета 45 суток. Раз рейс короче, то излишки надо возвращать. Но мы уже все потратили. Науку это не смущало — у нас бы удержали в рублях по официальному курсу, а вот у экипажа — из реальной валюты следующего рейса. Поэтому решили терпеть. Ветер менялся, поэтому и мы иногда переходили с одной стороны острова на другой.

К этому времени в  гальюне команды воздух был настолько насыщен аммиаком, что пользоваться им стало практически невозможно. Наука стала пользоваться либо моим персональным, либо гальюном комсостава на верхней палубе — там было почище. А команда для этого просто выходила на корму. Поэтому, когда около Кильдина палуба уже не смывалась волнами, то и ют приобрел стойкий аммиачный запах.

В 0 часов 15 минут планированного дня захода мы пришвартовались в Мурманске в ожидании пограничников и таможенников.

Таможенника полагалось ждать в своей каюте выложив все свои вещи. Мои покупки инспектора мало заинтересовали в отличие от печатной продукции. У меня набралось много материалов на английском языке — оттиски научных статей от коллег, каталоги рыбоводного, экспедиционного и лабораторного оборудования. Это он посмотрел весьма поверхностно. А вот вьючный ящик, в котором лежали издания на русском, он перетряхнул весь, хотя я сказал, что это советское, то, что я взял с собой в рейс — несколько книг и много литературных журналов, которые я выписывал, но не успевал читать. Потом я эти журналы отнес в корабельную библиотеку, потому что если в скучном рейсе их не прочел, то и потом не прочту.

И под самый Новый год мы вернулись домой.

Йогурт занял почетное место на новогоднем столе, каждую из 2х разных баночек попробовали 5 человек.

В отчете о результатах экспедиции я написал, не называя это прямо промышленным шпионажем, что нам, благодаря установившимся хорошим контактам с исландскими коллегами, удалось внедриться на суперсовременный лососеводный завод. Дальше я реально описал то, что имело бы смысл внедрить у нас. Особо почетное место в отчете занимало описание современных гранулированных кормов скандинавского производства и результаты анализа их химического состава. Кем выполнены эти анализы тактично умалчивалось. Но результаты были достойны внедрения.

На Ученом совете меня пытались обвинить в том, что мы впустую гоняли судно полтора месяца и не провели запланированных морских работ. Но нарвались на домашнюю заготовку: — «Вот вы тут сидите, завлабы морских лабораторий с опытом работы. Вы, с вашим опытом, сами в ноябре-декабре в море не захотели, потому что знали, что погода не даст работать. А что же вы мне об этом не сказали, когда единогласно одобрили план моей экспедиции, нам вот тоже очень обидно было бессмысленно страдать от морской болезни».

Так что все закончилось благополучно.

Построено в 1978 г. на Хабаровском судостроительном заводе на базе проекта НИС «Валерий Урываев», разработанного в конструкторском бюро завода «Ленинская кузница» в Киеве.

Специализированное экспедиционное судно среднего тоннажа, предназначенное для выполнения комплексных исследований гидробиологии северных морей, омывающих Европу.

Согласно проекту 1617 судно представляло собой однопалубный одновальный теплоход с цельносварным корпусом.

Водоизмещение – 1074 т

Длина – 55,65 м

Ширина – 9,53 м

Осадка – 4,2 м

Расход топлива – 3,5 т

Автономность – 40 сут

Район плавания – неограничен

Ледовый класс – Л-2

Высота борта – 5,18 м

Экипаж/экспедиция – 17/13

Забрусков Юрий — зам. начальника рейса

Лега Юрий

Опалева Марина

Шкурко Дания.

Формально в нашу группу входил и Широколобов Дмитрий, но он был лаборантом морской лаборатории, в море ходил регулярно, поэтому ему с экипажем было интереснее, чем с нами.

Написано специально для сайта